belocvetnik

Цой — явление пограничное: он чувствует, как сквозь ветшающую оболочку мира начинает сквозить неведомое. Оно может быть прекрасным, а может быть и ужасным — недаром большинство его песен маршеобразны, а главной темой стала война. Песни БГ не написал бы никто, кроме БГ, и даже хиты Шевчука, хотя его лирический герой гораздо типичней, мог написать только Шевчук. Но песни Цоя были бы написаны в любом случае, отпечатка личности на них нет — поэтому его герой чаще всего говорит о себе «мы». Это «мы» было немедленно подхвачено, хотя и не сбылось:

Мы хотим видеть дальше,
чем окна дома напротив.
Мы хотим жить. Мы живучи, как кошки.
И вот мы пришли заявить о своих правах.
Да-а-а! Слышишь шелест плащей — это мы!
Дальше действовать будем мы! Четыре раза.

Именно это и не сбылось, потому что как декларировать — так это они запросто, а действовать — удел немногих; к сожалению, те, кто решил действовать, либо были убиты первыми, либо быстро разочаровались.

Мы родились в тесных квартирах новых районов.
Мы потеряли невинность в боях за любовь.
Нам уже стали тесны одежды, сшитые вами для нас одежды.
И вот мы пришли сказать вам о том, что дальше...

Цой — последний поэт русского рока, он почувствовал гибель той среды, которая этот рок породила; в некотором смысле он уже вырождение. Его поэтика — предельное упрощение главных мотивов и приёмов позднесоветской поэзии; это не примитив, но очень сильная редукция. Московский поэт и теоретик рока Алексей Дидуров, который носился с Цоем задолго до его славы, то есть примерно года с 1983-го, сказал, что увидел в Цое большого поэта после песни «Я — асфальт».

Я — асфальт.
Я свой сын, свой отец, свой друг, свой враг.
Я боюсь сделать этот последний шаг.

И поэтика Цоя — в самом деле асфальт, плоский и твёрдый, но хранящий дневное тепло. Время Цоя — ночь, когда асфальт это тепло отдаёт. Не знаю, в какой степени это его добровольный выбор, но он — именно человек, входящий в ночь; так вышло, что это время ему досталось. Куда более чуткий Окуджава, тоже очень плохо понимавший собственные туманные видения, написал об этом ещё раньше: «Медленно и чинно входят в ночь, как в море, кивера и каски». Цой стал первым глашатаем этой ночи:

И эта ночь и её электрический свет
Бьёт мне в глаза,
И эта ночь и её электрический свет
Бьёт мне в окно,
И эта ночь и её электрический голос
Манит меня к себе,
И я не знаю, как мне прожить
Следующий день.

( Read more...Collapse )